Стефан недовольно насупил брови и бессознательно отгородился сгибом локтя от назойливо пробирающегося под веки первого солнечного луча, не пробу высунувшегося из-за крыш небоскребов. В его собственных апартаментах солнце появлялось гораздо позже, но Стрэндж редко его дожидался, встречая полноценный рассвет уже на работе. Сегодня был его заслуженный выходной и можно было позволить себе понежится в постели лишние четверть часа — не столько роскошь, сколько привилегия, появившаяся в его жизни одновременно с квартирой на Манхэттене, роялем Стэйнвей и дорогой тачкой после долгих и изнуряющих лет труда. Полежав несколько долгих секунд и осознав, что сон отказывается вернуть его в свои объятия, Стефан потянулся рукой влево за снимаемыми на ночь часами, но вместо того, чтобы нащупать лакированную прохладу прикроватного столика, рука провалилась в пустоту.
Удивленно замычав, он откинул руку с лица и с трудом разлепил веки, уставившись в светло-серый потолок с блюдцами светодиодных светильников, скользнул немного мутным со сна взглядом по стенам с парой бессюжетных картин в стиле модерн в тонких, минималистичных рамах, не отвлекающих внимания от эклектичной эмоциональной составляющей, на которую едва ли кто-то обращал внимание, воспринимая произведения искусства исключительно как элемент дизайна. О цене этих хаотичных цветных мазков Стрэндж предпочитал не задумываться. Обстановка комнаты не то чтобы была незнакома — его эйдическая память хранила эти детали где-то на верхней полке, но и привычной назвать он тоже ее не мог.
— Черт... — прошептал он, откидывая голову на подушку.
Вчера он впервые провел ламинэктомию, использовав новое сечение, вернув попавшей в автомобильную аварию девочке четырнадцати лет способность ходить и подтвердив действенность метода, над которым работал последние два года при посильной поддержке Кристины, когда хаос хирургического отделения скорой помощи позволял ей поднять взгляд к чему-то более стоящему. Так что, немало довольный собой, он взял бутылку дорого вина [которым на следующее утро так и не смог оправдать своего поведения] и поехал к Старк делиться радостью новых открытий, потому что, в отличие от Палмер, Тони умела и хотела видеть их грандиозные перспективы, а не воспринимать как благо сегодняшнего дня. Новое сечение позволяло иначе взглянуть на будущее протезирования и спинальной имплантации, ему всегда нравилась обсуждать с Тони проблемы на стыке биологии, хирургии и кибернетики. К дорогому вину у Старк нашлась вчерашняя пицца, спровоцировавшая Стефана на очередную лекцию о необходимости регулярного и полноценного режима питания и сна. Потом, разыграв последний нечетный кусочек в покер [несмотря на то, что выиграл Стефан, Тони получила свою половинку, бесстыдно уведя надкушенный треугольник у него из-под руки, пока Стрэндж отвечал на звонок ассистентки], переключились на воспоминания о студенческих годах.
Стефан вспомнил — он оставил часы на кухне, сняв их перед тем, как помочь Тони убрать со стола. Эти "Ролекс" она подарила ему на день рождения в их последний год обучения в Гарварде, и Стефан, обычно находящий причины не принимать ее дорогостоящие подарки, не смог отказаться, плененный строгой и изящной простотой выбранной модели. К тому же он собирался совершить грандиозную карьеру и знал, что статусность играла в ней не меньшую роль, чем талант. Стефан отложил их на угол кухонного островка, закатывая рукава рубашки, а потом... "Потом" случалось с ними без малого пятнадцать лет, и каждый раз Стрэндж зарекался попадать в эту ловушку, потому что это точно не было здорово — для понимания этого хватало общего курса психиатрии. И все же каждый раз позволял началам, которым он не мог, да и не стремился дать определение, взять над собой верх. Тони с самого их знакомства имела над ним странную власть, на его счастье, пользуясь ей не так уж часто и вряд ли осознанно.
Просто вчера она оказалась слишком близко, домашняя пижамка делала ее уютной и какой-то родной, совершенно не мешая теплу тела пробираться под расстегнутую на пару пуговиц рубашку, от волос, в которые Стефан с таким удовольствием запустил пальцы, пахло мятой, лаймом и имбирем, а губы на вкус были как томатный соус с базиликом и совсем немного как испанские виноградники.
Стрэндж потер глаза и откинул руку на соседнюю подушку. Запах лайма и имбиря стал почти невыносимым. Сосущая воронка в груди, которую он обычно игнорировал, глуша работой, потеряла дно. "Спасибо, что без записки", — едко подумал он, садясь и откидывая одеяло, прекрасно понимая, что обижаться может только на собственную глупость, но не в силах совладать с непрошенным чувством досады. Оделся, подобрав с пола брюки и лишившуюся пары пуговиц смятую рубашку. Минут семь искал закатившуюся под комод и запутавшуюся в ворсе ковра запонку. Умылся в ванной напротив, поплескав в лицо до боли холодной водой и пригладив влажными руками растрепавшиеся после сна волосы. И только после этого, когда оттягивать свое появление внизу и несомненно неловкие попытки сделать вид, что не произошло ничего, что выбивалось бы из привычного хода вещей, ступил на лестницу, на ходу заправляя рубашку.
— Ты не видела мой пиджак? — идя на запах свежезаваренного кофе и привычно опуская такую условность, как пожелание доброго утра, Стефан спустился в просторное помещение, совмещающее гостиную с кухней.
Кажется, он сбросил его, когда второй кон их маленького карточного турнира закончился ничьей, оставив свисать с подлокотника кресла, но умные роботы Старк вечно норовили перекладывать вещи, вроде как подчиняясь программе поддержания порядка, но лишь наводя дополнительный хаос [и, зная ее, это даже не удивляло], который в доме Тони и так вечно норовил прорваться через сваленные в кучу отложенные в сторону детали научных наработок, разбросанных вещей, недопитых кружек и позабытых коробочек джанкфуда, с которыми с переменным успехом воевал Пеппер, а теперь, когда мистер Поттс занял заслуженное место генерального директора, Стрэндж даже терялся, кто мог удостоится чести быть допущенным до личного пространства Тони.
— Знаешь, то нейропротезирование, чтобы мы вчера обсуждали, — он поправил воротник рубашки и попытался разгладить замины на ткани, образовавшиеся за ночь, — я бы внес предложение на следующем рабочем совещании, если ты правда заинтересована. Это может стать соверш... — Стефан поднял взгляд и понял, что утро грозит стать еще более неловким, чем он предполагал. — ...енно новой ступенью в медицине. Хм-м... Доброе утро?
За кухонным островком напротив Тони сидел вихрастый парнишка лет пятнадцати. Стефан знал, что Тони ненавязчиво приглядывается к своим будущим стипендиатам, выискивая их не только в числе отличившихся студентом университетов, но и в твиттере, реддите и ютубе, однако вряд ли собеседование на соискание стипендии обычно проходит на личной кухне. Как действовать в данной ситуации общий курс психиатрии его не готовил, а сам он был позорно несведущ в социальных моделях такого рода, так что замер, потеряно оглаживая пальцами пуговицы рубашки.
Ему показалось спросоня или он слышал слово "мама" перед тем, как вселенная решила, что его жизнь недостаточно сложна?
Стефан посты
Сообщений 1 страница 7 из 7
Поделиться12024-09-02 01:58:45
Поделиться22024-09-02 02:04:36
Тони начинается с брошенного посреди лестничной площадки чемодана, о который Стефан [конечно же] спотыкается, зажимая локтем сумку с очередной раз оборвавшимся [конечно же] ремнем, удерживая на предплечье раскрытый библиотечный учебник и на ходу делая карандашом пометки на выдранном из блокнота листке, чтобы завтра на экзамене получить [конечно же] заслуженные сто баллов. Сумка, учебник по микрохирургии, карандаш, листок и Стефан [конечно же] разлетаются в разные стороны, и на приветствие чуть виновато, но в большей степени насмешливо [конечно же] улыбающейся девушке, протягивающей ему злосчастную торбу, он отвечает резко, почти агрессивно, скрывая за едким сарказмом смущение из-за своего нелепого вида, потрепанных учебников, видавшей виды сумку с вечно ломающимся карабином.
Тони начинается с шума в коридоре в половине третьего ночи и вибрации гитарных рифов в стенке, с показательного пренебрежения к нормам поведения и установившимся социальным градациям, позволяя себе выставлять на посмешище профессоров на смежных курсах и однокурсников. Правда, Стефан не может отрицать, что все ее выходки не беспочвенны, но бедный студент из Небраски не может себе позволить пренебрегать хоть чем-то, за исключением сна. И даже сон его расписан по часам, но с появлением Наташи Старк привычному распорядку приходит конец.
Он, уже в третий раз начиная читать параграф заново, с раздражением наблюдает за тем, как Старк выделывается после пар и получает хлесткую, как удар резинкой по запястью, отповедь, в мгновение превращающую дурашливую девчонку в сосредоточение жгучей ярости. Оттаскивая Тони от парня с разбитым носом и кровоточащей губой, потому что почему-то больше никто из ее дружков не торопиться делать это, Стефан не думает о том, были ли правдой брошенные в злости слова — хотя, похоже, да, потому что правда всегда ранит сильней всего, он знает это лучше многих. Не задает вопросов, утаскивая ее за собой, крепко держа за запястье, чтобы уже в своей комнате достать из шкафчика аптечку и обработать ссаженные костяшки. Не из чувства такта — хорошим врачам оно не свойственно, а Стефан собирается стать лучшим, просто ему не интересна чужая личная жизнь, когда не хватает времени даже на свою. Тони почему-то записывает это в его личные достижения, но об этом он узнает намного позже.
Тони продолжается в назойливом внимании и попытках его растормошить — совершенно излишних по мнению Стрэнджа, потому что сам он себя не считает ни скромным, ни занудным. Он просто серьезный человек [слышишь, Тони?]. В какой-то момент он с удивлением обнаруживает, что их со Старк считают друзьями, а вместе с тем оказывается в противоборствующем лагере, в который его определила Сансет, в чью немилость он впал непонятно за какие грехи, хотя раньше они сосуществовали вполне мирно, даже составили график поливки коридорной монстеры и поделили полки в сушилке. Монстера, захлебнувшаяся усердной поливкой, зачахла через два месяца — пожалуй, тут их с Бейн педантичность сыграла против них. Зато на углу его стола поселился чахлый карликовый лимон, вынесенный Тони то ли по пьянке, то ли на спор из оранжереи [и это не идет ни в какое сравнение со страусом Говардом, который будет жить в их доме двадцать лет спустя, но все великие люди начинали с малого].
Тони продолжается в дурацких вечеринках в дурацких костюмах, на которые Стефан вытаскивается принципиально в костюме себя и потом чувствует себя в толпе подвыпивших вампиров, египетских фараонов, франкенштейнов, зомби и просто кошечек последним идиотом. Продолжается в запахе сигаретного дыма от его футболок [и когда только успела "одолжить" еще одну?], горяч[щ]их поцелуев в щеку и врезающемся в шею воротнике кофты, когда Старк снова тащит их с Роуди куда-то. Джеймс смеется и пожимает плечами, говорит "привыкай" и "смирись", говорит "зато не скучно". Стефан никогда не жаловался на скуку, Тони воплощает в себе все, чему он себя всегда противопоставлял — легкомыслие, безответственность. Хаос, которому раньше в его жизни не было места.
Но он[а] входит в его жизнь так органично, что временами становиться странно страшно. Стефан недовольно поджимает губы, поправляя волосы после слишком энергичного приветствия и обещает себе, что это точно в последний раз. Все э т о.
И снова не защелкивает задвижку на окне, зная, что ровно в десять Сансет объявит их с Тони комнату форпостом тишины и спокойствия. И остается только вопрос — за что он себя так ненавидит? Хотя есть малая вероятность, крошечная процентная доля, минимальное допущение, что дело в другом.
Он слышит возню за окном и стук сдвигаемой створки, вбуравливаясь в щель между матрасом и стеной в отчаянной надежде, что Тони просто тихо минует его комнату и продолжит попытки достучаться до соседки уже через дверь. Под сосредоточенное сопение он приоткрывает глаз, чтобы увидеть, как Старк рыбкой [увесистой такой щучкой] ныряет в его окно, животом спихивая на пол разложенные на подоконнике книги и тетради, совершенно этого не замечая. От ворвавшегося с лицы промозглого сквозняка, пробежавшегося по выпростанным из-под одеяла пяткам, Стефан сначала сжимается под одеялом, а потом со вздохом садится на кровати, опуская босые ноги на пол, понимая, что план притвориться дохлым опоссумом провалился с треском рвущейся из швов молнии платья Тони.
Нашарив в темноте выключатель настенного бра и сцеживая зевок в кулак, он первым делом подбирает с пола упавшие учебники, складывая их стопкой на угол стола, а подняв взгляд, натыкается им на резкую линию позвонков, пересекающих узкую смуглую спину, и уже оголенные плечи. Стефан пялится на двигающиеся под тонкой кожей лопатки, проступающие из-под отяжелевших от дождя темных прядей волос, пока до него не доходит, что Тони на этом останавливаться не собирается. С силой зажмурившись, Стрэндж шарахается в сторону, будто стараясь в уйти от неловкости, и тоже ударяется бедром об угол все того же стола.
— Ты не поверишь, но он всегда тут стоял, — с какой-то досадой, будто столу здесь и правда не место, отзывается Стефан, хромая обратно к кровати, откуда за дверцей шкафа Тони уже не было видно. — Это вопрос или утверждение? У меня есть вариант отказаться?
Он морщится, усаживаясь на кровати и подбирая под себя длинные ноги в легких пижамных штанах. Бесстыдная откровенность Старк и исключительно утилитарное ее отношение к близости немало его коробили и, честное слово, некоторых подробностей он предпочел бы не знать. Но, пожалуй, сам был виноват, слишком явно это показывая лицом и взглядом — Тони нравилось провоцировать людей. Даже друзей. Особенно друзей. Особая форма доверия, которая не находила в его душе отклика и понимания.
Его футболка доходит Тони почти до колен и, слава богу, она выбрала темно-синюю, почти не оставлявшую простора воображению.
— Бедный Гэри, ему всего-то нужно было молча подливать тебе алкоголь, — Стефан не скрывает замешанного на осуждении сарказма в голосе. — Ты знаешь, что согласно социальным исследованиям, больше семидесяти восьми процентов маньяков имели неудачный опыт отношений в юности? Не знаю, за кого теперь переживать больше. В душевой есть фен.
Обняв подушку и опустив на нее подбородок, Стрэндж наблюдает за тем, как Тони хозяйничает в его квартирке, но вскоре со вздохом встает и поднимает с пола промокшее насквозь летнее платье, так и брошенное небрежно возле шкафа. Донна тоже вечно раскидывала вещи. Расправив складки ткани на спинке стула, он включает чайник на миниатюрной — два на полтора — кухне электрический чайник, засыпая во френч-пресс не только заварку, но и ромашку с мятой. Хотя для Тони нужно что-то помощнее, клофелин, например, но хотя бы возможную простуду они предотвратят.
— Извини, ничего покрепче предложить не могу, — ворчит он, протягивая через три минуты ей исходящую паром кружку, в которую плюхнул хорошую такую ложку малинового варенья. — Ты хотя бы помнишь, что нам завтра из штанов выпрыгивать в погоне за кубком? Если ректор урежет стипендии, я перееду жить к вам с Сансет. И вот тут на твоем месте я бы начинал бояться.
Стефан прислоняется спиной к дверному косяку, обнимая ладонями свою кружку с чаем.
Поделиться32024-09-02 02:05:03
Иногда Стефан задается вопросом, что, при всех миллиардах своей семьи, в состоянии потратить за один вечер больше, чем сам он заработает за год, беря ночные смены, заставляет Тони жить в кампусе и делить личное пространство с девушкой, которая на дух ее не переваривает, вместо того, чтобы купить или арендовать жилье в каким-нибудь престижном районе Кембриджа. Каждый раз удивлялся неприхотливости Старк, этой, если верить таблоидам, избалованной судьбой и вниманием девочки, родившейся с золотой ложкой во рту. По редким ее оговоркам, недомолвкам и привычкой переводить тему, по ссадинам, появлявшимся еще не раз после того случая, он уже успел понять, что все далеко не так безоблачно, как принято думать — все это было слишком похоже на то, как поступал сам Стрэндж, и все же он точно знает, что вопрос обеспеченности перед Тони не стоял никогда.
Стефан досадливо поджимает губы, уже привычно уклоняясь от ее руки и запрещая себе думать, что эта бесхитростная, дружеская ласка вовсе не так ему неприятная, как он пытается показать. Это было в ее манере — оказавшись рядом, распространить свое присутствие максимально широко. Пролистать учебники, не интересуясь их содержимым, перетрогать ручки и карандаши, подергать за листья домашние растения, обязательно сунуть нос в бутылочки с лекарствами и чашки петри с домашней лабораторной работой, закинуть ноги на подлокотник кресла. Схватить за руку, опереться на плечо, потрепать волосы, дернуть за мочку уха и попытаться отвесить шутливый щелбан — Стефан вдыхал поглубже, прикрывая глаза, и смирялся перед этим шквалом тактильности, как перед внезапно хлынувшим ливнем, который сейчас настойчиво стучится в оконное стекло.
Какая-то необъяснимая обида заставляет рваться с языка вопрос, скольким еще людям было сделано это щедрое предложение, но Стрэндж пересиливает себя и проглатывает грубость. В конце концов, какое ему дело до личной жизни Старк, о которой он и так знает больше, чем хотелось бы, даром, что Тони то и дело выставляет ее напоказ, совершенно не стесняясь беспорядочности своих увлечений. Он не ханджа и не баптист, хоть их община и жила в городке недалеко от их фермы, просто все это было немного слишком, а в словаре Тони Старк, похоже, не существовало слова "немного". Такой вот житейский оксюморон. Моралист из него, сбежавшего от ненавистного прошлого и обязательств перед семьей, еще хуже, чем развлечение на одну ночь.
Стефан вздыхает, и ставит свою кружку рядом с ее, залезая под одеяло на слишком узкой для двоих кровати. Ему приходится потянуться через Тони к выключателю, и на пару мгновений глубокие темные глаза и высокие скулы, и тонкая линия челюсти, и разметавшиеся по его подушке чуть влажные волосы, от которых, кажется, еще веет уличной прохладой, оказываются слишком близко.
А потом он выключает свет и украдкой трется щекой о подушку, будто в попытке стереть ощущение поцелуя. Щеку покалывает выбившееся перо, Стефан нащупывает его кончиками пальцев и выдергивает, наконец смирно вытягиваясь на своей половине кровати, старается не задаваться вопросом, как вообще получилось, что его кровать стала делиться на две части. Старается не думать вообще ни о чем, потому что Тони умиротворенно и жарко выдыхает ему в плечо, подсовывая под его ногу холодные ступни. И это все еще слишком.
"Хоть бы на самом деле не заболела", — все-таки успевает лениво промелькнуть в его голове перед тем, как Стрэндж проваливается в сон.
Гудок электронного будильника выдергивает его из мутного тревожного сна, и Стефану требуется несколько секунд, чтобы осознать себя в этой реальности, где через запотевшее стекло в комнату просачиваются сероватые утренние сумерки, и что он не один. Во сне Тони обхватила его руку, как плюшевого мишку, а ногу по-хозяйски закинула ему на бедра, и утренняя неловкость кровью бросается ему в голову и щеки, избавляя от остатков сна не хуже двойного эспрессо.
Стефан, закусив губу, предельно осторожно выползает из-под обвивших его рук и ног, едва не свалившись с кровати, и теребит Тони за коленку, прежде чем сбежать в душевую.
— Просыпайся, Старк!
Привести себя в порядок и почистить зубы отнимает у него минут пятнадцать и, возвращаясь в комнату, на ходу досушивая волосы полотенцем, он надеется никого там уже не обнаружить, но такая чуткость была Тони чужда, и вместо этого она с комфортом разметалась по всей кровати. Отбросив полотенце на стул, Стефан сдергивает с девушки одеяло, комом сваливая его в изножье, и открывает окно, впуская в комнату влажную утреннюю свежесть.
— Хватит дрыхнуть, ты мне мешаешь! — безапелляционно заявляет он, кидая в Тони высохшим за ночь платьем. — Нам выезжать уже через час. Или ждешь завтрака в постель?
Оставив Тони приходить в себя, он скрывается за распахнутыми дверцами шкафа менять, путаясь в штанинах и поджимая пальцы из-за идущего от пола холода, пижамные штаны на джинсы. Сумка предупредительно собрана со вчерашнего дня, но Стефану просто необходимо немного времени наедине с собой, прежде чем он на целый день окунется в плохо организованную студенческую суету и чужие зашкаливающие переживания предстоящих соревнований. Лишь надеется, что удастся пораньше улизнуть с вечерней попойки, в которую непременно выльется празднование победы или попытки залить дешевым алкоголем горечь поражения.
Поделиться42024-09-02 02:06:35
Стефан знает, что снится Тони. Кажется, он выучил каждый ее кошмар, знает по именам каждую тень, терзающую ее сознание. Он ныряет в этот омут, держит ее за руку, нашептывая, что все уже позади, что теперь все будет хорошо. Иногда это Говард, чаще — Мария, но победный пьедестал всегда остается за Альтроном, Таносом и Питером. Измерение снов существует по своим законам, оно зависит от материального мира, но не связано с ним — все, что однажды приснилось, каждое видение, соприкоснувшееся с тонкими мирами, остается в них навсегда. Каждый раз, замечая Питера в Санкторуме, Тони видит во сне Титан. Кирпично-рыжая пыль, выцветшее небо, пронзительно-острое ощущение потери, вновь и вновь разбивающие на куски. Сизый, поднимаемый ветром пепел, оседающий на губах, терзающий легкие, кашлем рвущийся наружу вместе с бисеринками крови.
Заклинание все еще действует и у праха за мгновение до лицо размыто — им может быть каждый, кого она потеряла или боялась потерять. Пеппер, Роуди, Пегги, Хэппи, мать. Он — всегда в стороне, лежит на впивающихся в тело острыми гранями камнях и, бессильный сделать хоть что-то, смотрит смотрит смотрит смотрит...
Стефан не может запретить Питеру появляться в Храме, у парнишки никого не осталось в этом мире, и не в последнюю очередь виноват в этом сам Стрэндж. Так что каждую такую ночь он мягко касается ее сознания, подрагивающей рукой смешивает, размывает краски, стирает тени, успокаивает вибрирующую алую нить, уходящую далеко во тьму. Так далеко, что Стефан не решается проследовать за ней, боится не вернуться. Там, во тьме, его ждут не дождутся, но Стефан знает — у него еще есть время.
Он лежит и смотрит, как тень от нефритовой пирамидки на шкафу солнечными часами в проникающем сквозь окно свете фонарей и неоновых вывесок отмеряет время до рассвета. Маятник в рассохшихся от времени старинных часах давно замер, да и часы уже давно перестали быть просто часами, но у Стрэнджа в голове звучит собственный метроном — Тони прижимается спиной к его груди так тесно, что он чувствует, как бьется ее сердце. Стефан старается дышать глубоко и неторопливо, заставляя ее дышать вместе с ним. У нее наверняка затечет рука, но даже во сне Тони сжимает в ладони его пальцы с такой силой, что, кажется, еще немного и заноют старые переломы. У Тони узкие запястья и длинные пальцы, но кожа на них жесткая, огрубевшая от работы в мастерской, они не похожи на руки бизнес-леди и светской львицы. Стефан любит их больше всего на свете.
Когда тень от пирамидки касается завитка лотоса на потемневших от времени обоях, он на мгновение прижимает Тони к себе еще теснее, касаясь лбом затылка, целуя в шею там, где золотятся легким пушком непослушные волоски, и осторожно высвобождает свои пальцы из капкана ее руки. Подхватывает футболку и домашние брюки со спинки стула, поправляет ее вещи — по обыкновению небрежно брошенные, свисающие до пола. Поворотом кисти накладывает на кровать звуконепроницаемый купол и решительно выдвигает отведенные под ее вещи ящики комода. Кружева и шелк отодвигает в сторону, вынимая и складывая на лакированной поверхности несколько пар спортивного белья, пару футболок, джинсы и спортивные леггинсы. скромный набор одежды венчают носочки с принтом железного человека и играющими с клубком котятами — последние толстые, теплые. В Тибете в горах даже летом бывает прохладно. Последней в сумку он убирает флисовую толстовку c полустершейся символикой MIT. Стефан снимает заклинание перед тем, как притворить за собой дверь, придерживая ее за медную ручку.
На кухне опять протекает кран и звук разбивающихся о вполне современную, нержавеющую раковину капель становится слышен еще с середины коридора. Из окна сочится серый, сонный свет утренних сумерек, но Стефан не зажигает свет, желая немного растянуть этот тихий, замерший во времени ничейный час. Пока он изучает содержимое холодильника — того, что не на замке, — пока моет овощи и яйца и вытирает раковину на улице светает достаточно. После аварии он редко готовит, мешает постоянный тремор рук, да и с его обязанностями ни сил, ни времени обычно не остается, но сегодня Стрэндж никуда не спешит. Он медленно, примериваясь перед каждым движение ножа, шинкует овощи и зелень, заправляя салат каплей оливкового масла и щедрой рукой (опять дрогнула невовремя) добавляя кунжут. Поджаривает бекон, разбивая в подтаявший жир пару яиц.
Сумка с вещами лежит на отодвинутом от кухонного островка стуле и осуждающе смотрит на него парой блестящих заклепок. Стефан знает все ее возражения, прокрутил в голове все контраргументы, но это ничуть не дает ему форы — наоборот, он знает, насколько непростой предстоит разговор. Так же, как знает, что итог у него может быть только один.
Знает, что запах заваривающегося в джезве кофе выманит Тони из постели быстрее и вернее пушечного залпа под окном, неторопливо помешивает плотную закипающую жижу с добавлением гвоздики. Немного помогает насыщенному аромату, свернувшись в тонкий жгут плотного воздуха, проникнуть по вентиляции в нужную комнату, и уже спустя семь минут слышит неуверенные, сонные шлепки босых ног по скрипучему паркету. Вообще-то в Санкторуме слишком холодно, чтобы ходить босиком — из-за пересечения десятков лей-линий в доме постоянно вырубает пробки и воют трубы, — но Тони об этом постоянно забывает, потому что в Башне Старк всегда было тепло и светло. Стефан не особо понимает, почему из своего царства сияющего хрома, стекла и чистого света она предпочла перебраться в обветшалый, мрачный дом, в котором гуляют сквозняки и призраки. Тони ходит по нему босиком и потом сидит, поджав под себя ногу.
Сам он не чувствует холода — с тех пор, как заставил вселенную вернуть то, на что она не имела права. Это была всего одна монета из тех тридцати серебряников, что ему пришлось заплатить, предавая то, что поклялся защищать и чему обещал служить.
— Доброе утро! — в меру бодро приветствует он женщину, ставя перед ней тарелку с салатом и кружку с кофе, на стенках которой карпы кои играют в догонялки. - Иду на шантаж и обещаю накормить тебя яичницей с беконом, но только после того, как эта тарелка будет пуста. Советую принять условия сделки, потому что в следующий раз бекон ты попробуешь еще нескоро
Поделиться52024-09-02 02:07:05
— Я выгоню тебя из дома, даже если ты съешь салат, — как ни в чем не бывало, отвечает Стефан, подцепляя кончиком ножа поджарившиеся тосты.
Старенький, кажется, купленный в те времена, когда Вонг запускал воздушных змеев с крыши Камар-Таджа, еще не подозревая, как усложнится его жизнь с появлением одного несносного типа, этот тостер вечно превращал хлеб в сухари, но выкинуть старичка, так упорно цепляющегося за жизнь, ни у кого не поднималась рука. А потом в Санктуме появилась Тони и сотворила настоящее чудо при помощи погнутой вилки и двух аптечных резинок. Стефан был очень благодарен ей за то, что она не предложила просто выкинуть его. Почему-то, это вселяло надежду, что и к нему Старк отнесется с тем же снисхождением.
Тони умела чинить сломанные вещи.
А ведь это он был когда-то врачом, выбрав профессию, которая поможет ему исправлять ошибки природы и людей. Он желал был спасителем. Но вместо этого становился причиной все новых смертей, в конце концов отправив на гильотину половину вселенной — шанс, что выбранный им вариант развития событий пойдет по запланированному пути был пусть и не нулевой, но крохотный. И, будто этого было мало, он убил ее. Не позволил умереть, а осознанно принес в жертву — и тут уже не шла речь о процентах и вероятностях.
Был момент, когда там, на Титане, ощущая на языке вкус крови от разбитой Старк губы, он думал, что будет много проще, если она убьет его. Это было бы справедливо. Но Тони была лучше него. Она простила, впустила его в свою жизнь. В конце конов, она понимала. Тогда Стефан ненавидел себя, обнимая ее, целуя. Ненавидел за каждую проведенную вместе ночь. Он не имел никакого права на эти маленькие мгновения счастья, с кровью вырванные у судьбы. Меньше всех был достоин ее любви.
И, пусть сейчас все было иначе, и казалось, что жизнь налаживается — в той степени, что возможна при их ненормальной жизни, — он все еще боялся. Боялся, что однажды Тони узнает о нем что-то, что навсегда изменит ее отношение к нему. Боялся, что взглянет ей в глаза и встретит равнодушный, с налетом презрения и усталости взгляд, каким она смотрела на Роджерса. Нет, это не убьет его, но заточенная глубоко в нем тьма, занявшая тот кусочек души, которым он расплатился за силу и знания с одной лишь страницы Даркхолда, торжествующе взвоет тысячей глоток. Он боялся, что потеряет себя раньше отведенного срока.
Стефан, стоя спиной к столу, рвано выдыхает и лезет в посудный шкафчик, где за жестяной банкой с иссохшей и всеми забытой лакрицей была припрятана смятая пачка сигарет.
— Я король сделок, если ты еще не поняла, — он берет себя в руки и улыбается сквозь зажатую в губах сигарету, прикуривая от вспыхнувшего на кончике пальца огонька. — Однажды я убедил продавца в фургончике продать мне бурито в долг. Ешь, пожалуйста. Если на зуб попадет что-то странное — не обращай внимания, это мои пальцы.
Стефан тянется за прессом и наливает себе кофе в любимую кружку с посылающей лисой, отдавая себе отчет, что час спустя его скрутит очередной приступ, но зная, что еще не достиг того уровня просветления и безразличия к материальному, чтобы лишить себя этой маленькой радости. Их в его жизни осталось не так уж и много. Нет, он был далек от того, чтобы роптать и заплатил бы необходимую цену снова, просто... становилось все сложнее скрывать от Тони, что от любой человеческой еды его выворачивает наизнанку, а постоянная ложь утомляла сильнее бессонных ночей. Сказать правду не позволяла собственная гордость и стыд, в котором Стефан не признавался даже самому себе. Он и без того был достаточно неидеален, и никому не будет приятно узнать, чем на самом деле ему приходится восстанавливать свои силы, тем более женщине. Даже если этой женщиной была Тони.
— Через... — Стефан смотрит на часы, выдыхая дым через нос, — сорок три минуты мы отправимся в Камар-Тадж. И я хочу, чтобы ты осталась там хотя бы на несколько дней.
Эти часы подарила ему Тони, когда Стрэндж был простым интерном, только закончившим университет, едва ли не силой заставив принять подарок, стоимостью превышавший в три раза стоимость всех его вещей на тот момент. Когда Стефан, раздавленный автокатастрофой, отнявшей у него смысл жизни, покидал Америку в последней надежде на спасение, эти часы оставались единственным, что еще имело для него значение, кроме желания исцелить свои руки. Карл Мордо протянул их ему, разбитые, застрявшие на без тринадцати минуть десять, и мир пришел в равновесие, а его собственный — рухнул вместе с чашечками весов, сбитых со своей точки опоры.
Тони починила и их.
— Сегодня будут праздновать Пурнами, Ночь Полной Луны. У тебя будет возможность снять пляшущего Вонга на камеру и выложить в Тик-Ток, так что хорошенько подумай перед тем, как сказать "нет".
Стефан высовывает руку в небольшой портал, открытый им на крышу, где стоит пустая банка из-под консервированных ананасов, и выкидывает в нее окурок, после чего наклоняется вперед, накрывая руку Тони своей, оглаживает кончиками пальцев чуть выпирающую на запястье косточку.
— Ты плохо спишь. Там могут помочь, — он берет ее пальцы в лодочку своих ладоней и прижимается к ним губами в коротком, легком поцелуе. — Пожалуйста, не заставляй меня тебя... — заставлять, — умолять.
Поделиться62024-09-02 02:07:35
"Все проходит", — было выгравировано на кольце Соломона. "Все проходит. И это тоже пройдет". Наверное, нужно было согласиться. Нужно было сказать, что, да, разумеется, он ничуть в этом не сомневается. Но Стефан не мог ей лгать — больше нет. Молчать, уходить от ответов, недоговаривать — но не лгать, в их истории лжи было достаточно. Кошмары множатся, растут, питаясь внутренними страхами, которых не становится меньше. С каждой победой в реальности они становятся только сильнее, обретая краски, глубину, обретая новые лица и новые истории.
Поэтому Стрэндж молчит, только смотрит мягко и понимающе. Никто из них не умел принимать заботу, не умел признаваться в собственных слабостях, но у него кода-то не осталось выбора, когда он поломанный и отвергаемый самим собой только приоткрыл дверь в новое начало. Он как никто другой знал, на сколько болезненным может быть этот процесс, поэтому старался не давить на Тони, но ясно понимал, что продолжаться так больше не может. Не должно.
— Ты самая сильная и храбрая женщина из всех, что я встречал, — он успевает сжать ее пальцы чуть сильнее, прежде чем Тони под его короткий выдох высвобождает руку, напрягаясь и сжимаясь на стуле, будто ожидая удара уже занесенной руки. — Но ты не обязана проходить через это в одиночку, теперь уже нет.
Сжимая нетвердые, подрагивающие пальцы опустевшей ладони, он еще чувствует трепещущее живое тепло. Он сохраняет этот отпечаток в своей памяти. Бережно прячет, помещая его под сердце — к теплому узлу, сотканному из других подобных обрывков их жизней: к ее улыбке и сбитым костяшкам — бинты на смуглой коже кажутся белоснежными, к беспокойному теплу под боком в выстуженной благодаря открытому окну комнате общежития. К едкому, но такому заразительному смеху и поспешным телефонным полным сарказма и двусмысленных ремарок разговорам, урванным между выступлениями в сенате и операциями. К молчаливым вечерам на ее кухне, когда оба они хотели сказать так много, но предпочитали недовольно поджимать губы, и усыпанному окровавленными тампонами эмалированному подносу в росписи хризантем, который, Тони рассказывала, очень любил Эдвин Джарвис, когда-то так же лечивший ее раны — правда тогда это были содранные коленки и поцарапанный нос.
К счастью, в этот раз Тони не упрямится. Он прикрывает глаза, ощущая, как вместе с легким касанием ее губ к небритой с утра щеке в груди медленно распрямляется сжатая пружина, и улыбается, глядя ей в след. Пока Тони приводит себя в порядок, Стефан успевает поставить остатки недоеденного салата на полку холодильника, тут же попавших в маленькие гибкие щупальца, высунувшиеся из-под крышки небольшой кастрюльки, в которой обосновался Бадди — осьминогоподобное существо из 364 измерения, поддерживающее идеальный микроклимат в холодильной камере и подъедающее портящиеся, несмотря на его усилия, продукты, и выпить еще одну чашку кофе, раз уж он уже наплевал на последствия.
Тони возвращается в приподнятом настроении, и Стефан усмехается в ответ на ее подмигивание, поддерживая игру — он и сам слишком часто примеряет эту маску, чтобы позволить себе обмануться. И поэтому же знает, что лучшее решение — не заострять на этом внимание, позволив Тони убедить себя в том, что все на самом деле хорошо, и открыться уже по-настоящему.
— Это не халатики! Но ученические робы выдают только тем, кто решил остаться постигать мудрость мастеров, — наигранно тяжело вздохнув, Стрэндж качает головой, подхватывая со сковороды первую хрустящую полоску бекона и с вызовом ей похрустывая, игнорируя жаждущий взгляд Тони. — Впрочем, если будешь хорошо себя вести, я постараюсь договориться. Возможно, мастера примут в расчет то, что ты уже некоторое время живешь со мной и, предположительно, что-то должна была постичь.
Улыбаясь уголком губ, он лопаточкой сгружает ломтики бекона на тарелку и касанием пальцев к чашке подогревая остывший кофе, от которого снова начинает подниматься ароматный парок. Пока Тони ест, он мысленно призывает к себе Плащ Левитации, вылетевший из коридора и мазнувший полой по макушке женщины. Опускаясь на плечи Стефана, он в мгновение ока преображает разношенные домашние брюки и футболку в рабочие одежды мастера мистических искусств.
— Что? — несколько самодовольно вскидывает он подбородок в ответ на насмешливый взгляд Тони. — Я должен выглядеть сообразно своему статусу, у меня, знаешь ли, есть репутация, которой я должен соответствовать! Ты готова?
Стефан, надев на подрагивающие пальцы кольцо Слинга, открывает портал прямо в кухне, подхватывая подготовленную сумку и протягивая Тони свободную руку. На опустевшей кухне остаются только опустевшая тарелка и слабый запах табачного дыма, но высказывать недовольство по этому поводу уже некому. Бадди гремит в холодильнике, переставляя банки и судки в новом идеальном порядке.
Стоит им ступить на старые плиты внутреннего двора храмового комплекса, как в лица ударяет насыщенная влагой муссонов духота Катманду. В Непале не бывает сильной жары, но после затянувшейся весны Нью-Йорка кажется, что они оказались в тропиках. Стрэндж успевает сделать лишь пару глубоких вдохов, привыкая к изменившемуся воздуху, как вслед за духотой на него обрушивается серо-бурый вихрь, под радостный визг "СТЕФАН!" повисая у него на шее. Он страдательно вздергивает брови под удивленным взглядом Тони, но все-таки приобнимает одной рукой не желавшую отпускать его девушку, немного неловко похлопывая ее по лопаткам.
— Америка, еще немного и ты сломаешь мне шею!
Девушка в одеждах послушницы, подросток не старше восемнадцати лет, наконец от него остраняется, фыркая над тем, как по-кошачьи отряхивается за его спиной плащ. Сощурив темные раскосые глаза, окидывает дерзким и недоверчивым взглядом Старк.
— У нас пополнение?
— Нет, — Стефан перехватывает руку Тони и тащит ее за собой, стремясь побыстрее пересечь площадку, где занимаются послушники под присмотром мастеров, чтобы не мешать им. — Тебе не нужно вернуться к занятиям?
— Нет. Тина...
— Мастер Минору.
— Мастер Минору, — закатив глаза, тянет Америка, подстраиваясь под их шаг, — отпустила меня сегодня, чтобы я помогала Вонгу с подготовкой. Привет, меня зовут Америка, — девушка на ходу протягивает Тони руку.
— Тони, Америка Чавес, — чуть ли не сквозь зубы тараторит Стрэндж, поняв, что обряда знакомства не избежать. — Америка, То... Наташа Старк. Полагаю, Вонг тебя заждался?
— Ладно, ладно, намек понят, ухожу. Но вечером тебе от меня так просто не отделаться!
Стефан обреченно вздыхает и ведет Тони к затененной невысокой анфиладе, ведущей к жилым помещениям, где воздух был немного прохладнее. Встреченные ученики и рядовые члены ордена провожают их кто настороженным, кто заинтересованным взглядом, но больше с вопросами и попытками знакомства никто не пристает, пара мастеров же вовсе ограничиваются приветственными кивками и доброжелательными улыбками. О возможном прибытии Тони он мастеров Камар-Таджа предупредил заранее, заручившись их поддержкой, в особенности рассчитывая на участие Тины Минору — достаточной молодой, чтобы понять энергичную и неусидчивую натуру Старк, однако достигшей значительного мастерства в практике медитаций и работе с подсознанием.
— Мне случилось помочь ей несколько месяцев назад, За девочкой из-за ее способностей охотилось несколько могущественных существ, — несколько смущенно поясняет Стефан бурное приветствие и, поколебавшись, решая, стоит ли открывать Тони некоторые детали, учитывая ее любопытство и жажду экспериментов, добавляет, — Америка умеет перемещаться между реальностями — довольно любопытная особенность, но опасная как для нее, так и для окружающих. Здесь ей помогут взять свои силы под контроль. Я попросил подготовить для тебя комнату, но сначала...
Миновав каменную статую с цилинем, он тянет Тони в один из небольших внутренних двориков, останавливаясь на краю выложенного необработанным камнем пруда, где среди зеленых блюдец кувшинок мелькают бело-оранжевые пестрые спинки подрощенных карпов.
— Мне рассказывали, что это — потомки двух мальков, которых ученик первого Верховного чародея принес из Китая в благодарность своему учителю, проделав весь путь пешком, неся их в горсти и отказываясь от еды и воды, которая вся до последней капли уходила на его дар, — он опускается на корточки, бултыхая кончиками пальцев в воде, привлекая рыб. — Красивая легенда, не более, да и глупая к тому же — почему бы не взять сосуд... но ради бога, не потрави их, раскармливая хлебом в попытках заставить их исполнить желание.
Самый крупный карп с золотистой спинкой, бесстрашно подплыв к его руке, прихватывает на пробу за палец, но поняв, что ничего вкусного в них нет, заваливается на бок, позволяя почесать себя за плавничком. Поднявшись и отряхнув руку, Стефан снова протягивает ее Тони.
— Идем? Здесь недалеко.
Собственно, окна кельи, которую подготовили для женщины, выходили во двор с прудом. Стрэндж решил, что так будет лучше, чем не стихающий даже ночью гул улиц, где беспрестанно гудели сигналы курьерских мопедов, перекрикивали друг друга торговцы, экскурсоводы и попрошайки. Может быть это и напоминало бы ей покинутый Нью-Йорк, помогая уснуть ночами, но Стефан считал, что Тони нужно кардинально сменить обстановку, чтобы перезапустить внутренние процессы.
Толкнув дверь, он пропускает ее в небольшую, аскетично обставленную, но не лишенную этнического уюта комнатку. Кровать, небольшой комод, стол, стул, чистые циновки на полу и легкие занавески на единственном окне, вполне современные лампы — на столе и на стене в изголовье кровати. На кровати в ногах поверх покрывала лежали аккуратно сложенные одеяния послушника, вызвавшие у Стефана ухмылку.
— Я тебя оставлю ненадолго, обещал показаться Вонгу, ему что-то от меня нужно. Осваивайся, можешь прогуляться по храму, я тебя найду, как освобожусь, — он опускает сумку на стул и притягивает Тони к себе в объятия, заправляя за ухо непослушную прядь волос. — Надеюсь, ты не успеешь наделать шороху и никого не обратишь научную веру. У нас каждый сектант на счету.
Поделиться72024-09-02 02:08:33
Прежде, чем уйти, Стефан закатывает привычно глаза на глупое прозвище, которым обзавелся в тот же миг, как в состоянии опасной разнеженности с довольной ленцой в голосе рассказал лежащей у него на груди Тони, посмевшей усомниться в многогранности его талантов, что играл в начальной школе главную роль в постановке.
Возвращаясь по галерее к служебным помещениям, привычно спрятав руки в складках плаща, он сам не замечает, как безмятежно и открыто улыбается, перебирая в памяти редкие моменты спокойствия и счастья, провожая встречающихся по пути учеников непривычным для себя благодушным взглядом. Но голос Вонга заставляет его встрепенуться и спуститься с небес на землю.
— Выглядишь, как налакавшийся сливок кот.
Ворчание Верховного чародея звучит вполне миролюбиво, но этого достаточно, чтобы улыбка стремительно сползла с лица Стефана, недовольно поджавшего губы. Он не любит открываться, пусть даже и перед друзьями, тут же безмолвно виня себя за потерю бдительности. Жизнь давно отучила Стрэнджа обнажать душу. Их с Вонгом отношения всегда строились не на задушевных откровениях, а на саркастичных пикировках, за которыми оба умело скрывают доверие и беспокойство за судьбы друг друга и мира, который поклялись защищать.
— Я привел Тони, — одновременно и объясняет, и предостерегает Стефан, принимаясь расставлять сложенные на столе после реставрации древние фолианты по полкам.
Вонг редко позволял кому-то помогать себе в библиотеке даже после того, как значительно возвысился в их сообществе, но феноменальная память бывшего хирурга позволяла значительно ускорить процесс, почти не сверяясь с пыльным карточным каталогом. Дождавшись неопределенного хмыканья, показывающего, что его слушают, но никак не обозначающего мнение собеседника по этому поводу, продолжает:
— Хочу, чтобы Тина с ней поработала — у Тони после... всего сильно ослаблены ментальные щиты, ей часто сняться кошмары. Я почти каждый день снимаю с нее психопиявок, которые только сильнее иссушают ее и без того подточенную ауру, — стараясь, чтобы его голос звучал как можно будничнее, Стефан воткнул на место очередной том.
— Воздействие Камней Бесконечности и то, как ты спас ей жизнь, не может пройти бесследно, — он не видел Вонга, но блестящий затылок несомненно выражал осуждение.
— Причины мне известны, — стиснув зубы и сделав над собой усилие, Стефан сдерживает ворохнувшееся раздражение. — Я хочу нивелировать последствия.
Этот недоспор не первый за несколько месяцев. Узнав, к чему пришлось обратиться Стрэнджу в попытке спасти Тони, Вонг пришел в ярость, и до этих пор Стефан никогда не подумал бы, что невысокий кругленький китаец может быть настолько... внушающим. Выволочка, которую он получил во время своего обучения за попытку без спроса использовать Камень Времени оказалась лишь эхом грома, колышущего насыпь на склоне горы. Но по какой-то причине Вонг предпочел сохранить все в тайне, и Стефан вовсе не был уверен, что это было сделано из благодарности к жертве Железного Человека или ради их дружбы. У Верховного могли быть свои причины не воскрешать в памяти человечества знание о Даркхолде.
— Почему сам этим не займешься?
Пальцы с тонкими, поблекшими за шесть лет шрамами судорожно сжимаются на кожаном переплете до побелевших костяшек, пока кисти не пронзает вспышка боли, вынуждая выронить книгу. Стефан шумно выдыхает, убеждая себя, что сам виноват в вставшем между ними отчуждении, что потребуется время и усилия, чтобы вернуть к себе доверие друга.
— Ты прекрасно знаешь, что я не могу, — под пристальным взглядом обернувщегося наконец мистика, он поднимает книгу с житием какого-то буддистского философа с тремя тысячами шестдесят двадцать одной заповедью и ставит ее на место.
— Боишься ей навредить или открыть свои тайны? — Стефан угрюмо молчит, не желая врать ни Вонгу, ни себе, но мистик все знает и без его попыток себя оправдать. — Тебе самому нужна помощь, Стрэндж.
— Я справлюсь, — он упрямо склоняет голову, не желая признавать ни свое бессилие, ни свои ошибки, каждую из которых он совершил бы снова, чтобы спасти ее.
— Упрямый глупец! Каждое твое действие несет за собой определенные последствия, а ты затронул силы, которые не должны были вернуться в этот мир! Старк знала, чем жертвует, и осознанно сделала этот шаг. Не ты один терял своих близких, — Стефан резко отворачивается, как от пощечины, вспоминая, какие потери понес Камар-Тадж во время их противостояния с демонами из других измерений, и что среди погибших заступников была женщина, которую Вонг любил, — но только ты в своем эгоизме не мог смириться с тем, что у всего в этой вселенной есть цена!
— Ты не понимаешь! — выпаливает Стефан, поднимая на Вонга потемневший, отчаянный взгляд, — Это я! Я принс ее в жертву! Я лишил ее выбора, решив за нее! Я убил ее! И был обречен бессильно смотреть, как она умирает, как эта сила пожирает ее, уничтожая не только тело, но и саму ее суть. Я не мог, я... Она спасла этот мир, и пусть вселенная — хоть раз за миллиарды лет своего существования! — будет благода-а-аргх!
Прежде чем он успевает закончить, острый приступ боли в желудке складывает его пополам. Стефан облокачивается на стол, шумно втягивая носом воздух в попытке перетерпеть огонь, будто скручивающий внутренности, перебирает руками по столешнице, удерживая себя на ногах. Его выворачивает всем, что он успел проглотить с утра, и Стрэндж едва успевает склониться над ведром для бумаг. Пытаясь отдышаться, утирая выступившие на висках капли холодного пота, Стефан чувствует, как твердые, надежные руки, заботливо придерживая, помогают ему подняться.
— Я боюсь, Стефан, — качая головой, Вонг протягивает ему материализованную пиалу с каким-то отваром, отвратительным на вкус, но буквально со второго глотка успокаивающим тошноту. — Боюсь, что однажды нам снова придется принять бой, но с той стороны стены будешь уже ты.
Руки трясутся, как у младенца, когда он снова подносит керамическую плошку к губам, зубы мелко стучат о край.
— Этого не случится, я даю тебе слово.
И не то чтобы Стефан уверен, что не повторит судьбы двойника — просто надеется не дожить до этого момента. А если вдруг случиться так, то уже предпринял кое-что, чтобы обезопасить мир от себя. У Ванды должно получиться.
— Я поговорю с Тиной, — обещает Вонг, похлопывая его по плечу. — Не знаю, как ты собираешься скрывать все от Тони, но приведи себя в порядок, сегодня прздник, не стоит его омрачать.
Умывшись, Стефан заканчивает расставлять книги, ожидая, пока уйдет предательская слабость, и выходит во двор. Занятия уже закончились и теперь под руководством пары мастеров адепты готовят площадь к торжеству, устанавливая шесты с шелковыми лентами, расстилая циновки и ковры, расставляя треноги с большими блюдами для фруктов и сладостей, глиняные полошки светильников, которые запалят с закатом. Стараясь не мешать, Стрэндж сворачивает во внутренний двор и почти сразу натыкается на медленно идущих навстречу Тони Аумерику (ну конечно же), увлеченно о чем-то беседующих. Заподозрив неладное, он ускоряет шаг.
— Хватит отлынивать от работы, ребенок! На кухне не хватает рук.
— Эй! Не называй меня так! — Чавес недовольно прищуривается и скрещивает руки на груди. — Я показывала Тони комплекс, пока ты был занят своими мегаважными делами.
— Все, кыш. Сгинь. Развоплотись. Там все к празднику готовятся, иди настраивайся.
— El dumbass mas grande en el mundo, — бормочет девчонка, как-то хитро выворачивая кисть в прощальном жесте, адресующимся в больше степени Старк, а не ему.
— Я все понял про "засранца", маленькая нахалка! — кричит ей в след Стефан, перехватывая ладонь Тони своей. — Вот поэтому у меня нет детей. Что бы она тебе ни сказала, не верь, она только полгода назад узнала, что еда не бесплатная.
Он хмурится, но, честно сказать, его недовольство направлено не на дерзкую адептку — Чавес ему нравится, нравится ее смелость и сила воли. Но диалог в библиотеке не хочет его отпускать. Руки все еще заметно подрагивают сильнее, чем обычно, и Стефан сплетает их с Тони пальцы в замок, пытаясь улыбнуться как можно естественнее.
— Празднование начнется ближе к вечеру, можем пока прогуляться по городу, прикупить парочку фигурок нэцке, просадить пару баксов в петушиных боях. Свожу тебя закусочную, где подают лучшие мо мо в Катманду.